Продолжается Международный Гаврилинский фестиваль, а наши читатели продолжают знакомиться с музыкантами нашего города. Сегодня мы в гостях у дирижера камерного оркестра, скрипача и педагога Александра Николаевича Лоскутова, чей юбилей недавно отмечался в филармонии.
Александр Николаевич, расскажите о себе, о годах учебы. Как вы пришли в музыку?
Мои отец и мать были преподаватели и оба – истинные любители музыки. С детства я слушал хорошую музыку. Родители очень любили петь романсы, отец, будучи в армии, самостоятельно научился играть на баяне. В общем, они очень ценили музыкальное искусство – поэтому я и три моих брата получили высшее музыкальное образование. Музыкальную школу и училище мы все закончили в Челябинске. В этом городе была хорошая музыкальная традиция: во время Великой Отечественной войны здесь оказались многие музыканты из Москвы.
С четвертого класса музыкальной школы я уже играл в детском симфоническом оркестре, а в музыкальном училище – в камерном и в симфоническом. Наш преподаватель – скрипач и дирижер симфонического оркестра А. С. Рахмилевич – был сильным и эрудированным музыкантом и поэтому предъявлял высокие требования к студентам. За годы учебы мы исполнили многое: симфонии Чайковского, Бетховена, концерты Рахманинова, труднейшую музыку Шостаковича и Прокофьева. Мой педагог по специальности А. О. Миневич вел камерный оркестр, в котором я играл со второго курса. Здесь мы тоже переиграли много старинной музыки: Корелли, Генделя, Вивальди и т.д. Постепенно у меня сложилось мнение, что ансамблевое музицирование – одна из самых лучших форм, пожалуй, более интересная, чем сольное исполнительство. Тут ты в коллективе, среди товарищей, и музыка для ансамблей пишется яркая и глубокая.
Затем я поступил в Петрозаводскую консерваторию, где работал преподавателем один из моих братьев – Анатолий Лоскутов. Он давал мне первые уроки дирижирования. Я прочитал массу литературы на этот счет, посмотрел много дирижеров. И постепенно это увлечение переросло в мою страсть. Сначала я был дирижером камерного оркестра вологодского музучилища, потом сделал свой самодеятельный коллектив в Доме учителя, в котором появились некоторые из тех музыкантов, которые составляют сейчас основу камерного оркестра. Потом мы договорились с Виктором Александровичем Шевцовым и Олегом Анатольевичем Наумовым и продвинули этот оркестр до уровня детской филармонии. В течение 1991-1994 годов мы исполнили большое количество музыкальных произведений. Были очень интересные программы, в том числе совместные программы с «Концертино», симфонические абонементы. Были циклы концертов в картинной галерее, состоялось знакомство с техническим университетом, с драматическим театром, с областной библиотекой. В общем, жизнь была очень интенсивная, она нас увлекла, и позже мы влились в «Вологдаконцерт» и областную филармонию.
Почему у вас всегда был такой устойчивый интерес к синтезу искусств?
Я считаю, что искусство – это проявление высших, духовных сил человека, и все виды искусства идут из одного центра. И то, что один занимается архитектурой, другой – живописью, а третий – музыкой, – так Бог положил. Но в принципе они все взаимосвязаны. Когда мы дали первый концерт в картинной галерее, то атмосфера храма, живопись расположили нас к мысли, что надо это все соединить вместе. Еще была и литература – Северянин, Ремизов, Ахматова и т.д. Мы работали вместе с Борисом Ильиным, Всеволодом Чубенко, Игорем Рудинским и другими актерами. Причем мы сделали так, чтобы эти программы предназначались не только для интеллигенции. Я все время стремлюсь, чтобы в нашей аудитории были дети и молодежь. Например, в 1990-е годы мы ездили по ГПТУ. Первый концерт был чистый «зверинец», второй – чуть лучше, и мы три года подряд ежемесячно выступали перед ними с программами. Играли все: Баха, Моцарта, читали Ахматову, показывали живопись на экране. Ребята становились совершенно другими людьми, и я не преувеличиваю. Сначала им нужно было нас зацепить, загоготать, расшуметься. Но когда мы начинали общаться с ними на языке хорошего искусства, разумного и доброго, они становились другими. Жаль, что это ушло. Уже пятый год мы не работаем с ГПТУ. Раньше были инициативные люди, которые нас постоянно приглашали. Но теперь мы даем больше открытых концертов, разнообразных программ.
Как возможно продвижение музыки в современных условиях?
Я считаю, что система идеологических ценностей у нас перевернута. Я не могу назвать себя ретроградом, я люблю все: и потанцевать, и пошутить. Но не факт, что это главная ценность этой жизни. А когда дурашливое выдается за нечто ценное и агрессивно пропагандируется! У ребенка вкус развивается моментально. Дети, которых мы учим хорошей музыке, не воспринимают поп-музыку как серьезную. Они просто не могут ее слушать, понимают, насколько это дешево. Агрессивность новой музыкальной среды воспитывает совершенно ужасные вкусы. Создается впечатление, как будто больше ничего нет.
Вы видите выход из этой ситуации?
Раньше, пока было много времени и амбиций, я стремился как можно больше людей вовлечь в свою сферу. Мы ездили по детским садам, к младшим школьникам. Думали об одном: лишь бы в эту среду проникла хорошая музыка. В техническом университете на первом концерте было 32 человека, потом 60, 100, а сейчас – полные залы. Причем мы играем сложные программы – Шостаковича, Бартока. Главное – правильно это подать.
Сейчас вы считаете себя больше дирижером или скрипачом?
Уже дирижером. Хотя без скрипки не могу. И если не играю долго, то начинает внутри все гореть. И потом всякий дирижер (это мой годами проверенный вывод) должен хорошо уметь играть на инструменте. Он может потерять навык ансамблевой игры, общения с музыкантами. Он начинает от них требовать то, что они не могут сделать или не должны. Он должен чувствовать нутро инструмента.
У вас есть любимые дирижеры?
Из советских – Мравинский, Светланов. Сейчас меня очень вдохновил Федосеев. У него совершенно уникальная дирижерская техника. Я это и раньше замечал, но теперь мне понравилось, что он стал удивительно гармоничным человеком. В игре его оркестра появилось то, что я всегда любил, – необыкновенная стройность и завершенность. Если говорить о западных дирижерах, то всегда были записи Караяна, в молодости слушал Фуртвенглера, Бруно Вальтера.
Как вы производите отбор музыки для своего оркестра?
Не могу сказать, что я всеядный, но я люблю контрасты. Сейчас мы везем в Новгород симфонию Гайдна и концерт Жоливе для флейты. У Жоливе вся оркестровая фактура заполнена плотными, щемящими интонациями – эта музыка производит очень сильное впечатление. Это сильный контраст с классическими гармониями у Гайдна. То же самое происходит при сопоставлении в одних программах, допустим, Баха и Бартока, Шостаковича и Моцарта.
В чем разница между симфонической и камерной музыкой?
Разницы особой нет. Камерный оркестр просто требует более длительной отделки. С ним нельзя сделать программу за три-четыре репетиции, как с симфоническим. Преимущество симфонического оркестра – в количестве инструментов, которое переходит в качество. Если в камерном сидит десять скрипачей, то в симфоническом – двадцать пять или тридцать. И всех остальных музыкантов тоже больше. Нивелируются недостатки каждого. Конечно, значительно выше эмоциональное воздействие симфонического оркестра. Хотя тонкости, задушевности и изящества в симфоническом нет. Я люблю заниматься и тем и другим.
Сейчас проходит Международный Гаврилинский фестиваль. Как вы относитесь к музыке этого композитора?
Мы играли многие пьесы Гаврилина, «Песни», циклы «Времена года», «Вечерок». К сожалению, я не могу играть с этим составом крупные полотна, а то с удовольствием бы это сделал. Во-первых, это очень тонкий стилист, все время сочетающий народность и изысканные технические композиторские приемы. В то же время он лирик по натуре, ему нужно, чтобы жанры были очень доходчивыми. Все это дает переливчатость в музыке, которая мне и нравится.
Как вы оцениваете ситуацию с музыкой в нашем городе?
Средняя, весьма средняя. Сейчас даже ниже среднего. Даже те небольшие музыкальные традиции, которые у нас есть, например хоровые, слабо поддерживаются. Есть замечательные фестивали, на которых звучит великолепная музыка. После них хочется, чтобы все «горело» вокруг, чтобы появились наши таланты, чтобы их поддерживали, чтобы они ездили, процветали. Город должен быть таким. Но фестиваль проходит, а мы дальше живем по-прежнему. Не хватает репетиционных помещений, не приобретено ни одного инструмента. И любая моя просьба к главе города или департаменту культуры, даже после достигнутой договоренности при личной встрече, на бумаге получает отказ или не принимается во внимание. Надеюсь, что это временно.
А в России?
В России провинциальные филармонии чахнут на глазах. Государство сейчас снимает с себя все обязательства, и социальные, и духовно-культурные. Сейчас говорят о проблемах бандитов, внешних долгов, но не о поддержке духовного потенциала нации. То, что сейчас делается относительно науки и искусства, – стыдно для России. Сейчас раскручивают только те проекты, на которые можно «раскрутить» много денег. Так что я пока недоволен политикой нынешнего правительства. У нас в Вологде делаются какие-то попытки изменить положение вещей, но не планомерно. Об этом нужно думать не на год, не на два, а на десятилетия. К тому же есть люди, которые могут такую программу сделать и, главное, реализовать.
Тогда как можно оценить творческий потенциал провинциального камерного театра?
Слава Богу, что со мной такие люди, увлеченные бессребреники. Я их могу вовлечь в любую музыкальную «авантюру». Но за последние семь лет в Вологду не вернулся ни один скрипач. И не вернется. Нет ни зарплаты, ни жилья. Нужно, чтобы наш губернатор посмотрел и узнал, что в Вологде осталось очень мало музыкантов. И если никто не позаботится, чтобы они приехали, ничего не будет. Вместе с нами музыкальная культура города исчезнет.
Какие программы в исполнении вашего оркестра ждут вологжан в этом сезоне и о каких проектах вы мечтаете?
Мы дали первый концерт абонемента в техническом университете. Играли Прокофьева и Боккерини, солистом был Казодов из «Концертино». Это часть интересного проекта «История инструментального концерта». За четыре года мы постараемся сыграть максимальное количество инструментальных концертов: для балалайки, баяна, фортепиано, скрипки, саксофона. С точки зрения времени этот проект охватит период от барокко до XXI века. В ноябре мы играем концерт Шостаковича и секстет Глинки. Потом – с Карлой Лёрж из Голландии пьесы Чайковского, фантазию Сарасате и концерт Глазунова для саксофона, с Виктором Пикайзеном четыре «Времени года» и два концерта Баха, затем – концерт для баяна, балалайки, концерты для двух фортепиано Пуленка и Сен-Санса. Плюс везем три разные программы на гастроли в Новгород, Псков, Сыктывкар, Уфу, Пермь и некоторые другие города России.
Для моего второго проекта нужно сотрудничество музея. Он примерно назывался бы так: «Русские благотворители и меценаты и развитие западноевропейского и российского искусства». В этой программе я бы хотел показать, как русские меценаты влияли на развитие искусства Западной Европы и России XVIII-XX вв. Эти традиции дошли до начала XX века, но сейчас потеряны. Сейчас другое отношение: мы вас покупаем, и вы будете делать, что мы хотим. Тогда было по-другому. Мне кажется, что надо показать истинные традиции меценатства.
И последний вопрос. В вашей просветительской практике были какие-нибудь забавные случаи?
Да. Когда-то во время концертов в школах мы просили назвать инструменты нашего оркестра. Дети называли виолончель балалайкой, контрабас – баяном, флейту – дудкой, а великим русским композитором – А. С. Пушкина. Теперь наши слушатели гораздо больше знают о музыке, и даже дети просят сыграть конкретные произведения. Эти небольшие, но значимые изменения позволяют мне надеяться на лучшее и продолжать свою работу.
Беседовали Элла Кириллова и Роман Красильников
